Рецензия на фильм «Своя война. Шторм в пустыне» (2022) — трейлеры, дата выхода

Иван, который живёт на равнине

Когда Алексей Чадов вывалился из стазиса с новостями о своём режиссёрском дебюте, ожидать мы могли чего угодно, но никак не самопровозглашённый сиквел балабановской «Войны». Одно дело — снимать боевичок про конфликт в Сирии, и совсем другое — засовывать туда Ваньку Ермакова, который жарким летом 2001-го вместе с английским театралом Джоном «по беспределу» размотал банду кавказского полевого командира Аслана Гугаева. Точнее, Иван из «Своей войны» — это одновременно и повзрослевшая версия юнца из бессмертной отечественной классики, и совершенно другой персонаж. Не побитый птенчик из числа детей постчеченского «потерянного поколения», а тёртый современный богатырь, чьи похождения «в тылу врага» призваны продемонстрировать, что тактики ведения боя в эпоху гибридных войн эволюционировали, а на Женевские конвенции и совесть заодно все плевали и продолжают плевать.

«Свою войну» Чадова с «Войной» Балабанова роднит и сценарный каркас, и некоторые чисто стилистические рюшечки. Как и у Алексея Октябриновича, здесь сцены сменяют друг друга с помощью плавного затемнения, старые реплики обыгрываются по-новому («Иван, говоришь? Джон, значит, по-нашему»), на фоне играет знакомый с детства «минус» трека «Феллини» от «Сплина» и «БИ-2», закадровый женский голос безэмоционально озвучивает иностранную речь…

Но рюшечки на то и рюшечки, чтобы красиво висеть и бестолково бряцать. «Своя война. Шторм в пустыне» вряд ли годится в духовные наследники, ибо по-голливудски обставленные замесы на земле сирийской, снятые на дорогую цифровую аппаратуру, по мощи посыла явно проигрывают уже первым двум минутам «Войны» Балабанова. Это мы про вступительный «клип», в котором под завывания Тимура Муцураева демонстрируется видеохроника, запечатлевающая лики людей в охваченном огнём Грозном.

К слову, о песнях: в солдатской гитарной лирике конца 90-х, небрежно раскиданной на три блатных аккорда, обречённые срочники пели не только про маму, родимый дом и заветный дембель, но и про «войну ради бабла», про «героин и нефть», про «бой за триумф чужих идей». Почему эти строки пробирают? А потому, что придуманы они людьми, в кирзе топтавшими выжженную землю. Такую простую по форме, но цепляющую народную самодеятельность на «гражданке» не сочинишь — точно так же Балабанов никогда не снимал кино о том, чего воочию не видел. Его «Война» — это зрелая констатация мыслей ветерана: то был не театр, там людей убивали. «Война» Чадова с колхозным подзаголовком «Шторм в пустыне» — это попытка читать классику, расставляя по сюжету актуальные для сегодняшнего дня ссылки и сноски. Попытка не совсем провальная, но и не сильно мы расстроились бы, если бы Чадов свой сценарий пару лет назад запрятал «в стол».

История Ваньки — вчерашнего школьника, чудом выбравшегося из чеченского плена, а после ввязавшегося в авантюру со спасением заложников (ведь ничему его после Последнего звонка не научили, кроме как убивать), структурно из «Войны» в «Свою войну» переехала без кардинальных изменений. Взрослый Иван в исполнении взрослого Чадова — гражданский человек с семьёй, который, как и 20 лет назад, нелегально проникает на чужбину, дабы вызволить из лап террористов своего бывшего командира. Остались в прошлом горячие южные нравы Северного Кавказа, где горцы чистили землю от «кафиров» — чтобы до самого Волгограда ни одного «неверного» не осталось. Теперь Иван, укрывающий свои истинные намерения сначала за фейковой журналистской аккредитацией, а чуть позже под жилетом с нашивкой «ОБСЕ», лицезреет хаос локального конфликта уже в Сирии.

Тут-то вроде как и открывается пространство для нового дискурса, ведь в фильме упоминают и о деятельности ЧВК, и о хрупкости союза «наших» с «не нашими» в борьбе против исламских радикалов, и о том, что чем богаче залежи нефти в пустыне, тем больше трупов и горящих танков будет по ней разбросано. Почва для рассуждений благодатная, и видно, что в бэкграунд конфликта Чадов пытался вникнуть. Наиболее явно это проявляется в моментах, когда Иван достаёт из кармана очередную пачку долларов. Ведь в «Своей войне» героя зачастую спасает не смекалка, а банкноты, завидев которые, местное население готово снабдить подозрительного бледнолицего и бензином, и оружием, и громыхающим мотоциклом «Ява».

Главная проблема «Своей войны» — боевика по части зрелищ устаревшего, но тем не менее ретивого, — это постоянно упоминаемая съёмочной группой связь нового фильма с «Войной» из нулевых. С последователей, как известно, спрос всегда больше, чем с оригинальных проектов, да и повсеместные реминисценции к классике нутро картины перекрывают. Отсюда и рождается ситуация типа цугцванг, когда военное кино, имеющее смелость говорить о Сирии и прочих современных горячих точках более-менее беспристрастно, обсуждать не хочется. После просмотра появляется желание не обмусоливать «Шторм в пустыне», а удариться в воспоминания о нетленке Алексея Октябриновича. Из-за желания Чадова пришить своё творение к «Войне» образца 2002 года похождения Вани Ермакова в Сирии, по-хорошему злые и бьющие в нерв времени, вынуждены тягаться с злоключениями Вани Ермакова в Чечне. С теми, которые, признаемся честно, по нерву били сильнее и войну рисовали не чернилами по бумаге, а кровью по чернозёму на дне засранного зиндана с «коммерческими» пленниками.

А что же мы имеем в отрыве от первоисточника? Не самое плохое кино об очень плохой жизни, в котором солдатня пускай и гибнет под пулями выхолощено и по-блокбастерному, но в перерывах между боями не забывает говорить о вещах злободневных и неоднозначных. Одинаково трагичных и для тех, кто изрыгает приказы на английском, и для тех, кто матерится по-русски, и для тех, кому религиозными уставами велено общаться со Всевышним на арабском. Впрочем, все они, мимолётные попутчики повидавшего всякое Вани, вне зависимости от национальности и духовного догмата согласились бы с фразой, озвученной в жёстком и честном фильме 20-летней давности: «На войне не надо думать. Думать надо до войны».

По материалам